Мифриловый крест - Страница 105

105

В общем, я сидел за столиком, прихлебывал пиво, стараясь не делать слишком больших глотков, на тусклом пластмассовом блюдце лежали почти нетронутые фисташки — закусь в таком состоянии совершенно не лезет в глотку. Наш батальонный фельдшер как-то говорил, что это рефлекс, доставшийся от диких предков — ранения живота, полученные на голодный желудок, заживают гораздо легче. А Васька Плотников, взводный санитар, сказал тогда, что без антибиотиков ранения живота вообще не заживают, так что, по его мнению, предки здесь ни при чем.

Жестяная пепельница, изготовленная из останков то ли консервной, то ли пивной банки, быстро наполнялась бычками. В горле уже першит, но я ничего не могу с собой поделать — сигареты так и прыгают в руку одна за другой. Надо было купить по такому случаю что-нибудь более легкое, чем мой обычный "Петр Первый". Сходить, что ли, к прилавку… нет, не сейчас, что-то совсем не хочется отрывать заднее место от дурацкой пластмассовой табуретки со спинкой. Это, кстати, нехороший признак, ведь если придется драться, мне потребуется максимальная скорость реакции. Травки бы сюда, она в малой дозе очень способствует, главное — не перебрать.

Я сидел, пил пиво, курил, из динамика, криво повешенного на гвозде, вбитом в стену над соседним столиком, издавал звуки кто-то хриплый и блатной, немногочисленная публика вела себя прилично, а я сидел и смотрел в одну точку, а в голове царила бессмысленная легкость бытия.

Не знаю, почему этот парень привлек мое внимание. Невысокий, коренастый и белобрысый, он сразу производил впечатление блатного. Развязная походка, напряженный взгляд, немного дерганые движения, он напомнил мне одного одноклассника… Денис… какая-то смешная фамилия была у него… а ведь он чего-то боится, это точно, и, более того, он сейчас что-то сделает. Смотрит прямо перед собой в пустую стену, внутреннее напряжение нарастает, он старается поддерживать на лице безмятежное спокойствие, но губы сжались в тонкую линию, сейчас он поравняется со мной…

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я обрел нематериальность. Это было то сверхъестественное чувство, что у многих вырабатывается на войне и не раз спасает жизнь солдатам, заставляя их менять укрытие за минуту до того, как старую позицию накрывают из миномета. Говорят, что такое же чувство бывает у охотников на крупную дичь и у ментов-оперативников. По сути, одно и то же.

Пуля прошла сквозь мозг и голова закружилась. Похоже на ощущение, какое бывает, когда удаляют аденоиды, но гораздо противнее. Когда удаляют аденоиды, острое лезвие, засунутое в самый центр головы, скребет по нижней черепной кости и этот звук отдается не только в ушах, но и во всем теле. А сейчас это не просто скрежет, не механическая волна, заставляющая колебаться мозг, а как будто сама структура мозга скручивается… нет, не могу объяснить! Короче, это очень противно.

За первой пулей последовала вторая, а затем и третья. Парень стоял напротив меня и раз за разом нажимал на курок, и каждая пуля заставляла меня корчиться, нет, не от боли, но от чего-то еще более неприятного. Окно за моей спиной разлетелось вдребезги, на лице парня застыло мертвенно-непонимающее выражение, но он упрямо продолжал стрелять, уже осознавая, что в этом нет никакого смысла, что операция провалена и ему осталось жить считанные секунды. Но он все равно стрелял, потому что твердо знал, что когда человеку стреляют в голову, он должен умереть.

Магазин опустел, стрельба прекратилась и из моей нематериальной головы ушло ощущение, что ее вот-вот разорвут на части. Я запустил руку под куртку, вытащил пистолет, снял с предохранителя и направил на парня.

— Садись, — сказал я и указал на стул напротив.

Явно не понимая, что делает, парень сел. Я пододвинул к нему бутылку, в которой еще оставалось немного пива, парень вылакал его одним глотком.

— Хозяин! — крикнул я. — Принеси еще пива!

Никто не откликнулся на мою просьбу. Посетители потихоньку вылезали из-под столов и медленно, бочком пробирались к двери, опасливо поглядывая в нашу сторону. Один молодой грузин сунул было рукой за пазуху, но я строго посмотрел на него, покачал головой и указал глазами на дверь. Он кивнул и быстро вышел. Мы остались вдвоем.

— Ну что, Леча? — спросил я. — Ты доволен?

— Какой еще Леча? — промолчал мой собеседник.

— Не знаешь, кто такой Леча?

— Понятия не имею.

— Кто приказал меня убить?

— Бригадир. А что мне будет, если скажу?

— Останешься жив. На кого работаешь?

— Солнцевские. Что значит, на кого?

— Ты на машине приехал?

— Да.

— Поехали.

— Куда?

— Хочу перетереть с твоим боссом.

— Меня же убьют!

— Не убьют. Увидят меня живьем — не убьют.

— Почему это?

— Вот почему, — я продемонстрировал клыки. — Когда твой бригадир поймет, с кем ты связался, он не будет ругаться, что ты обосрался. Знаешь, почему? Потому что сам обосрется. Поехали!

Юный бандит встал, покачиваясь, и направился к выходу неуверенной сомнамбулической походкой. Я пошел следом. Проходя мимо прилавка, я подумал, не оставить ли денег в качестве компенсации за ущерб, но, подумав, решил не оставлять. Во-первых, компенсировать ущерб должен не я, а вот этот обормот, а во-вторых, тысяча деревянных все равно ничего не компенсируют.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Боров.

— А по-христиански?

— Костян.

— А меня Сергей. Будем знакомы.

Я и так знаю, подумал Костян Боров.

Боров приехал на дело на пятерке БМВ цвета "коричневый металлик", изготовленной, судя по внешнему виду, не меньше пятнадцати лет назад и наверняка проехавшей не менее четырехсот тысяч — трудно поверить, что тачку можно убить до такого состояния за меньшее время.

105