Мифриловый крест - Страница 17

Аркадий достал из совершенно нормального серванта (только без стекол) прозрачную бутыль литра на два и три стакана.

— Тишка! — крикнул он куда-то в пространство. — Притащи из погреба огурчиков да сала… хотя…

— Я ем сало, — сообщил Усман. — Запрет пророка на свинину носит не этический, а гигиенический характер. В жарком климате сало быстро портится, а здесь его употребление ничем не грозит.

— Значит, вы не относитесь к ортодоксальным мусульманам? — спросил Аркадий.

— Нет, — ответил Усман, — я ваххабит.

— Как интересно! — воскликнул Аркадий. — Вы относитесь к суннитской ветви или шиитской?

— Ни то ни другое.

— Неужели исмаилит?

— Нет, — Усман усмехнулся, — гашиш я не курю. Учение аль-Ваххаба… послушайте, неужели вам и впрямь все это интересно?

Аркадий засмеялся.

— Честно говоря, нет. Гораздо больше меня интересуют другие вопросы. Например, ваша кулеврина. Она почти не дает отдачи, как такое может быть?

— Я не инженер, — пожал плечами Усман.

— Жаль. А идея напихать порох внутрь ядра очень даже хороша. Только как получается, что ядро не взрывается в стволе?

— Я не знаю, я же не инженер.

— Очень жаль. Тогда я не буду спрашивать вас, зачем на вашей пищали закреплен такой странный рожок в нижней части. Хотя… позвольте, я сделаю предположение… нет, тогда должен быть еще один рожок с порохом. Ладно, давайте не будем ждать Тишку и выпьем за знакомство… простите, Усман, вам, наверное…

— Наливайте, — махнул рукой Усман. — Пророк дозволяет употребление запретного в лечебных целях. Я довольно сильно замерз.

— Значит, вы скорее суннит, чем шиит.

— Да, — согласился Усман, — я скорее суннит, чем шиит.

Мы выпили, после чего Усман решительно отставил стакан в сторону.

— Дальнейшее — грех, — заявил он.

Тощий мальчонка лет четырнадцати притащил кадку с солеными огурцами и нехилый шмоток сала, и мы закусили. Через соседнюю комнату прошмыгнула какая-то женщина, на кухне загремели кастрюли и вскоре оттуда потянуло запахом чего-то съестного и довольно вкусного. Я ощутил, как водка (неплохая водка, кстати!) начала помаленьку разогревать внутренности. Оказывается, я здорово продрог.

— Хорошо вы здесь устроились, — проговорил Усман, задумчиво осматривая интерьер. — И не скажешь, что все это в лесу.

— Вся Россия в лесу, — ответил Аркадий, — и почему мой дом должен быть беднее, чем подворье какого-нибудь князя в Москве? Я ведь тоже в некотором роде князь.

— Лесной, — хихикнул я. Водка начинает действовать.

— Да, лесной князь, — согласился Аркадий, — так меня и называют мои разбойники. Впрочем, какие это разбойники… Мы ведь почти не грабим, только изредка, когда какой-нибудь отморозок пытается провезти товар без пошлины и без должной охраны. Я беру недорого, дешевле заплатить мне за спокойствие, чем монаху за сопровождение.

— А дорожная стража? — поинтересовался я.

— А что дорожная стража? Они в доле, я им плачу пятую часть и все довольны. На одно жалованье не больно-то и проживешь.

— Рэкет, — констатировал я и хихикнул.

— Чего? — не понял Аркадий.

— Так называется ваш бизнес в нашем мире, — пояснил Усман.

— Бизнес?

— Ну, род занятий.

— А, понятно. Кстати, вы не расскажете про свой мир?

— Давай, Сергей, — сказал Усман, — у тебя лучше получится.

И я начал рассказывать.

17

В доме Аркадия нашлись книги по истории, которые сильно облегчили исследование вопроса. Вопрос, собственно, был прост — как случилось, что развитие наших миров пошло разными путями? Ответ тоже был прост.

В начале XIII века, через несколько лет после походов Чингисхана, один китайский философ открыл слово. На самом деле это совсем не слово, его только принято так называть, в моем родном мире слово в узком смысле назвали бы заклинанием, а в широком смысле — магией.

Слово может почти все. Можно из ничего сотворить тигра, который будет бродить в окрестных лесах и охранять поселение от непрошеных посетителей. Можно сотворить дракона, который будет летать по окрестностям, нападать на коров и всячески бесчинствовать. Можно остановить сердце живого врага или запустить сердце мертвого друга. Можно умереть, дав самому себе приказ воскреснуть через три дня. Христос знал слово и Мохаммед знал слово и Сиддхартха Гаутама знал слово, но раньше слово было уделом избранных, тех, кому всевышний доверил малую частичку своих знаний и своей мощи. Редко кто получал слово и никто, владеющий словом, не мог передать его своим ближним.

Все изменилось, когда неизвестный китаец открыл иероглиф. Обычный иероглиф, Аркадий нарисовал его, ничего особенного, закорючка как закорючка. Но этот иероглиф обладает уникальным свойством, отличающим его от всех других начертанных знаков. Человек, достигший определенного уровня просветления, правильно посмотрев на эту закорючку, получает что-то совершенно невероятное, что-то не от мира сего, какую-то силу, которая позволяет ему делать то, что раньше могли делать только пророки. Предотвратить землетрясение, остановить мор шелковичных гусениц, утопить вражеский флот, превратить императора из клинического идиота в толкового умного человека… много чего позволяет этот иероглиф.

Лет примерно сто иероглиф божественной благодати оставался самой большой тайной Поднебесной империи. Но тайны такого масштаба никогда не остаются тайнами навсегда, и уже в XIV веке арабские мудрецы пытались постичь силу пророка, часами вглядываясь в невнятную закорючку. Это не удалось никому, зато один просвещенный правитель по имени Улугбек обнаружил, что божественной благодатью обладает слово "Аллах", написанное арабскими буквами. Все дело в вере, предположил Улугбек, дело не в том, на что ты смотришь, дело в том, веришь ли ты в то, на что смотришь.