— Поверь в себе, — сказал я, и мои слова прозвучали во всех девяти слоях истины.
А потом я, обессиленный, опустился на собственную задницу, привалился спиной к куску разрушенной стены и стал расслабленно ждать конца. В пустой голове осталась только одна мысль — зачем я все это сделал?
Спустя вечность я ощутил на собственной щеке холодную, но живую и одновременно теплую маленькую, почти детскую, ладошку. Теплую внутренней теплотой, не имеющей ничего общего с кинетической энергией молекул, составляющих плоть.
— Бедный, — сказала Леночка и вздохнула. — Я прощаю тебя.
— Что? — мне показалось, что я ослышался.
— Я прощаю тебя, — повторила Леночка. — Понять — значит простить, не так ли?
— Наверное. А ты поняла?
— Поняла. Я… кажется…
Она встала на ноги и подняла руки к небу. Пространство взвихрилось вокруг нее, лунный пейзаж подернулся туманной дымкой и стал таять. Неопределенность захватила пространство и время, эти понятия перестали существовать, теперь ничто не имеет значения, только она и я, только мы с ней, мы вместе и все, нет больше ничего, кроме отражения тени бытия в наших глазах. Я понял, что она делает, и я вскочил, нет, я взлетел, одним легким движением, как будто секунду назад меня не давила чугунная тяжесть от только что совершенного чудовищного волшебства.
Мы взялись за руки и процесс пошел. Один за другим куски камня взмывали в воздух и собирались вместе, они плыли друг к другу, соединялись и сливались в единое целое. Мне казалось, что поднимающиеся стены обновленного храма поют что-то торжественное, кажется, это называется осанна, но я могу ошибаться.
— Как насчет внутренностей? — спросил я.
— Не волнуйся, — успокоила меня Леночка. Впрочем, какая она теперь Леночка, скорее уж, святая Елена. — Они не успели забыть свое место, они вернутся и все восстановится.
— Спиридон?
— Ты справишься?
— Боюсь, что нет. Нет, я не справлюсь.
— Я тоже. Его сила в нас, если изъять ее из наших сущностей, они распадутся. Думаю, он будет не в обиде. Авраам принес в жертву собственного сына, а мы с тобой принесли в жертву священника.
— В его смерти виноват только я.
— Я беру на себя половину греха.
— Почему?
— Потому что результатами греха пользуемся мы оба. Спасибо тебе.
— За что?
— Ты дал мне веру.
— Она и так была у тебя. Раньше ты не могла собрать церковь из обломков, но это не показатель.
— Я и сейчас не могу сделать это одна. Мы сделали это вместе.
— Тебя не пугает, что я вампир?
— Ты больше не вампир.
— Как это? — я сформировал клыки и продемонстрировал их Леночке.
Она фыркнула.
— Я тоже могу так сделать, ну и что? У тебя больше нет зависимости от человеческой крови.
— Как ты это сделала?
— Не знаю, я знаю только, что я сделала это и все. Да и вообще, я не уверена, что это сделала именно я.
— А кто же?
— Бог.
— Бог?
— Бог. Он обратил на нас взор и сделал то, что посчитал нужным.
— А что он сделал?
— Дал нам силы.
— Зачем?
— Откуда я знаю? Кто вообще может похвастаться, что понимает дела господни? Знаешь, Сергей, я припоминаю, что тут неподалеку, вон за тем углом, есть забегаловка. Пойдем, посидим?
— Разве это не грех?
— Мне открылось, что нет. Бог открыл мне, что большинство запретов, которые накладываются его именем, не имеют никакого смысла. Так пойдем?
— Пойдем.
Мы неплохо посидели, мы выпили на двоих три бутылки "Хванчкары", настоящей грузинской, если верить этикетке, но опьянение так и не пришло. А потом мы пошли ко мне домой, сразу с порога направились в спальню и довели возникшую между нами духовную близость до логического завершения.
— Грешить приятно, — сказала Леночка и хихикнула.
— Это не грех, — возразил я, и она снова хихикнула.
— Да знаю, — сказала она, — я просто шучу. И это совсем не больно.
— Боль бывает не у всех, — заявил я с видом глубокого знатока и Леночка рассмеялась.
— Ты читаешь мои мысли? — догадался я.
— Ага. Это так забавно! Спасибо тебе! — она поцеловала меня в губы. — Это так здорово! Как будто я впервые в жизни по-настоящему проснулась. Оказывается, бог совсем не суровый.
— Да ну?
— Ну да! Он, оказывается, совсем не запрещает радоваться жизни. А жизнь так прекрасна! Если смотреть на нее под правильным углом.
— Не сказал бы.
— Да, конечно, для тебя все по-другому, ты же темный.
— Какой такой темный? Ты, вообще, о чем?
— Ты разве не понял? Тебе не открылось?
— Ничего мне не открылось, если не считать того, что я теперь могу взрывать здания из воображаемой пукалки.
— Не только! Ты еще овладел телекинезом.
— Я и раньше умел летать.
— Одно дело летать самому и совсем другое дело перемещать других. Ты уже забыл, как выкинул меня в окно?
— Да, действительно. А еще я прикрыл тебя щитом от падающих камней.
— А потом мы с тобой собрали камни. И ты избавился от привычки к вампиризму.
— Это ты так говоришь. Ты уж извини, но в это я поверю только тогда, когда пройдет два месяца и я никого не укушу.
— Фома ты мой неверующий. Так тебе не открылась судьба?
— Нет.
— Странно.
— Не томи! Какая моя судьба?
— Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, ты темный… я так и не поняла, то ли мессия, то ли предтеча.
— Антихрист, что ли?
— Можно и так сказать.
— Если я антихрист, тогда кто ты?