— Куда повеситься? — спросил я, снимая дубленку.
— Давай сюда.
Лена приняла дубленку из моих рук и открыла шкаф. Для этого ей пришлось прижаться ко мне — прихожая очень тесная. Ее рука коснулась моей и она испуганно отпрянула.
— Извини, — сказал я.
— За что?
— Мое тело холодное, касаться его неприятно. Но не волнуйся, к новому году это пройдет, если, конечно, к тому времени еще не произойдет конец света. Куда обувь поставить?
— Вот эту дверцу открой. Ага, вот сюда. Пойдем на кухню?
— Пойдем.
— Чай будешь?
— Нет, спасибо, мне сейчас не стоит.
— Почему?
— Желудок не работает. Сейчас для меня есть и пить — только тухлятину в животе разводить. Но, если прикажешь, я попью чаю за компанию.
— Тогда лучше не надо. Слушай, а как ты вообще живешь?
— Я не живу.
— Я имею ввиду, как ты движешься, разговариваешь…
— Я и сам не знаю. Могу спросить у бывшего учителя…
— Нет! Ты больше не должен с ним разговаривать, как бы он тебя об этом ни молил. Он будет искушать тебя, для него твоя душа имеет наиглавнейшее значение, он постарается вернуть тебя любыми средствами.
Я криво улыбнулся.
— Ничего у него не выйдет, — заявил я, — я уже сделал свой выбор.
Внезапно Лена закрыла глаза, а лицо ее стало неподвижным и отсутствующим. Черт возьми! Быстро же он сориентировался. Еще бы час-другой потянуть, пошел бы совсем другой разговор.
— Ты должен умереть, — объявила Лена, открыв глаза.
— Это он тебе сказал?
— Да.
— Но умерщвлять меня нет необходимости, я ведь уже мертв.
Лена недовольно поморщилась.
— Ты должен перестать существовать как мыслящий субъект. Ты готов совершить самоубийство?
— Твоя воля для меня закон. Но я не уверен, готова ли ты принять смертный грех.
— Какой еще смертный грех?
— Грех самоубийства. Если оно совершено по настоянию другого лица, грех падает на это лицо.
Лена еще раз поморщилась.
— Это нам не подходит, — заявила она, — я сейчас вообще не могу грешить, а тем более так по крупному. Боюсь, мне придется тебя убить.
— Приступай.
Лена погрузилась в задумчивость, которая длилась примерно минуту.
— А как это сделать? — наконец спросила она. — Осиновый кол в сердце?
— Не знаю, — честно ответил я. — Я был вампиром, так что это вполне может подействовать, во всех народных сказках говорится, что осина для вампиров губительна. Но, с другой стороны, есть мнение, что свойство осины высасывать энергию из живых и мертвых — просто суеверие, возникшее из того, что осиновые дрова плохо горят. В общем, попробуй, может, что-нибудь и получится, а если не получится, попробуешь что-нибудь другое.
Лена задумчиво пошевелила губами.
— А если тебя расчленить? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Точно не знаю, но подозреваю, что ничего не получится. Вот Зина, когда ей в прошлый раз сильно досталось, сама расчленилась, превратилась в стаю летучих мышей и улетела от погони по частям. Лучше уж осиновый кол. Кстати, ты не знаешь, какая осина нужна для кола — живая или из забора тоже пойдет? И еще, к этому колу обязательно приделывать перекладину, чтобы он был на крест похож?
— Понятия не имею. А ты хоть знаешь, как вообще осина выглядит?
— Ну… дерево, как дерево. Растет у воды. Горит плохо.
— А если вампира каким-то другим колом ударить, не осиновым, что будет?
— Думаю, ничего. Иначе в книгах не писали бы с таким упорством, что кол должен быть осиновым.
— Мда… а если ты из окна выпадешь, ты разобьешься?
— Разбиться-то разобьюсь, но потом регенерируюсь. Вот если ты потом выйдешь на улицу с совочком, да раскидаешь мои останки подальше друг от друга…
— Гадости говоришь! А если тебя, скажем, повесить?
— Буду висеть, пока не снимут.
— А если сжечь?
— Должен сгореть.
— Тогда мы тебя сожжем.
— Давай.
— Пошли.
— Куда?
— В лес, куда же еще.
Чем дальше в лес, тем больше наше путешествие походило на дурацкую черную комедию вроде "Семейки Адамсов". Лена совершенно не хотела меня убивать, ее прямо-таки колбасило при мысли о том, что ей предстоит сделать. И еще сыграли свою роль мои слова насчет готовности принять грех на себя. Интересно, мой экспромт отвечает действительности? Нет, об этом нельзя думать! А то еще подслушает…
В отношении места моей казни Лена не придумала ничего умнее, чем направиться в лесопарк по соседству, где мамы прогуливают детей, а физкультурники катаются на лыжах. Это довольно большой лесопарк, и если отойти подальше, он становится похожим на нормальный лес, но отойти подальше не так-то просто, потому что на дворе зима, все завалено снегом, а лыж нет. Кроме того, Лена не озаботилась тем, чтобы взять топор, а это значит, что добывать дрова придется неизвестно как, ведь из одного только хвороста большой костер не сложишь, да и хвороста голыми руками много не наломаешь. В общем, шоу ожидается знатное.
Минут двадцать мы целеустремленно углублялись в лесные дебри, в какой-то момент мне стало казаться, что вот она и есть непролазная чащоба, в которой можно сжечь человека живьем и никто ничего не заметит, но еловые стволы внезапно расступились, а за ними обнаружилась благоустроенная детская площадка. Мы прошли лес насквозь.
Лена вопросительно взглянула на меня, я немедленно состроил блаженно-непроницаемое лицо и постарался показать всем видом, что покорно жду дальнейших распоряжений. Лена тяжело опустилась на засыпанное снегом бревно и глухо застонала, закрыв лицо руками. Я аккуратно пристроился рядом.