— Ты действительно чернокнижник?
— Никак нет, ваше преподобие, — ответил я и лучезарно улыбнулся.
— Как ты здесь оказался?
— Его отец Афанасий… — начал объяснять Семка, но серый силуэт цыкнул на него и Семка умолк.
— Затрудняюсь сказать, — сообщил я и улыбнулся еще раз.
— Ты мне глазки не строй! — рявкнул серый. — Отвечай быстро, внятно и по делу.
Я состроил серьезное выражение лица, я представил себе, что передо мной стоит не загадочный серый монах, а подполковник Сухостоев, бывший мой замкомполка по строевой. Стоило мне только подумать об этом, как сработал рефлекс, вбитый двумя годами муштры, я выпрямился и застыл по стойке "смирно". Серый удовлетворенно крякнул.
— То-то же, — пробурчал он. — Две недели по двести поклонов в день. И еще пять нарядов вне очереди. А когда протрезвеешь, зайдешь к отцу Иоанну на покаяние, я прослежу. И чтобы молитвы не орал больше! Здесь тебе не лавра какая-нибудь! Беда с этими учеными…
— Ваше преподобие! — пискнул Семка. — Разрешите обратиться!
— Не разрешаю, — отрезало ваше преподобие и серые силуэты стали таять в полумраке, удаляясь.
— Но это же чернокнижник! — завопил Семка, проигнорировав запрет начальника. — Его красные братья в спячке принесли, а он ожил и на нем ряса отца Афанасия!
Серая гора снова явилась из сумрака.
— Это правда? — спросило преподобие.
— Никак нет, — ответил я, — я не чернокнижник. Я только подозреваюсь в чернокнижничестве.
— Издеваешься? — догадался серый. — Где ученый?
— Там, — я показал рукой назад.
— Отойди от решетки, — приказал серый.
Я отошел.
— Дальше!
Я сделал еще шаг назад.
Силуэт монаха совершил неясное шевеление, дальняя решетка поднялась и на освещенной части сцены появились два новых персонажа.
Серый монах был воистину огромен, больше всего он был похож на Арнольда Шварцнеггера в роли Конана-варвара, только еще больше и страшнее. И еще, в отличие от Конана, его большие серые глаза светились какой-то неясной внутренней силой, напомнившей мне Коннора Макклауда. Наверное, таким же был взгляд Сталина.
Второй монах выглядел сильно уменьшенным подобием Микки Рурка в фильме про ирландских террористов. Молодой, симпатичный, но какой-то совсем не мужественный, тем не менее, он выглядел опасным. Так опасна гремучая змея или мелкая собачка, натренированная по схеме "укуси и отскочи".
Оба персонажа вошли в пространство между решетками, большой монах пошевелил губами и задняя решетка опустилась, острые пики, которыми увенчивались нижние концы вертикальных прутьев, вошли в углубления в полу и решетка снова стала несокрушимой стеной, отделяющей тамбур от остального здания. Похоже, что эта решетка управляется магией. А значит, чтобы выбраться отсюда, нужно подобрать заклинание… нет, мне отсюда точно не выбраться.
Большой монах хмуро посмотрел на меня исподлобья и зашептал что-то неразборчивое. Крест отметил, что творимая волшба вредоносна и направлена на меня, но недостаточно сильна, чтобы крест не смог ее нейтрализовать. Я поинтересовался, что это за волшба, но крест сообщил, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции.
"А ведь это выход", — подумал я и медленно опустился на четвереньки, состроив обиженное лицо. Далее я представил себе, что я — Рэмбо, которого пытают враги и скорчил несколько соответствующих гримас, после чего расслабленно улегся на пол.
— Он притворяется, — сообщил маленький монах мягким и мелодичным тенором.
Воцарилось напряженное молчание. Потом большой спросил:
— Ты уверен?
— Уверен.
— Попробуй ты.
Неразборчивый шепот. Голос маленького:
— Нет, ничего не получается. На него не действует слово.
— Темный святой? — саркастически усмехнулся большой.
— Надеюсь, что нет. Может, у него амулет…
— Тогда пойдем отсюда. Кто его знает, на что он способен. Думаю, владыка не рассердится, когда я ему доложу. Случай слишком серьезный.
Снова шепот и я услышал, как дальняя решетка поднимается.
— А ты куда собрался? — рявкнул серый.
— Я… а… а что… — запищал Семка.
— А то! Пока смена не кончилась, стой здесь! А потом…
— Отец Амвросий, — вмешался маленький монах, — устав запрещает накладывать взыскания на часового.
— … после узнаешь, — закончил мысль большой.
И они удалились. Я открыл глаза и сел. Семка стоял, прижавшись спиной к дальней решетке, он смотрел на меня расширенными от страха глазами и его нижняя челюсть заметно тряслась.
Следующий час оказался не столь богат событиями. Я прогулялся по коридору, в котором был заперт, и заглянул во все комнаты, благо у одного из амбалов из кармана выпала связка ключей. Все комнаты оказались стандартными помещениями для допросов, в каждой имелся стол со стулом, скамьей и письменным прибором, обитая железом дверь, зарешеченное окно под потолком и больше ничего.
Оба красных брата были живы. Тот, кого я уложил первым, чувствовал себя совсем плохо, похоже, я серьезно повредил ему череп, когда ударил его ногой, чтобы не дергался. У нас во взводе санитаром был парень, который на гражданке тоже работал санитаром в травматологическом отделении какой-то больницы, он рассказывал, что в таких случаях делают рентгеновский снимок мозга, определяют, где произошло кровоизлияние, а потом в нужном месте черепа просверливают дыру и откачивают кровь специальным устройством вроде большого шприца. А в особо запущенных случаях в черепе сверлят дырки по всей окружности, потом снимают скальп, срезают верхушку черепа циркулярной пилой и вправляют мозги в самом прямом смысле из всех возможных. Он еще рассказывал, как у них в больнице один пациент, хорошо приложившийся башкой по пьяни, потом, когда отошел от наркоза и протрезвел, решил, что находится в вытрезвителе, и поперся на пост к медсестрам качать права, вырвав при этом все капельницы, когда вставал с постели. Брр… Жутко, конечно, но, скорее всего, в этом мире медицина до такого уровня еще не доросла, а значит, этот монах — не жилец.